ХЕМИНГУЭЙ И МОРЕ

XЕМИНГУЭЙ-МОРЯК был очень похож на Хемингуэя — ловца форелей, Хемингуэя-охотника и Хемингуэя-писателя, забывавшего обо всем над своим блокнотом. Он легко и непринужденно справлялся с любой работой, за которую брался, и был особенно счастлив, если стоявшая перед ним задача требовала больших физических или умственных усилий — будь то борьба с литературными канонами, попытка поймать в прицел прыгающую газель или переход через бурный Флоридский пролив.

У Хемингуэя был 11-метровый катер «Пилар», специально приспособленный для ловли рыбы в открытом море. На борту этого судна он провел немало самых счастливых часов своей жизни. В те дни, когда юный бородач Фидель Кастро еще скрывался в горах с небольшим отрядом повстанцев, Хемингуэя часто можно было видеть на мостике катера во Флоридском проливе, за крепостью Замок Морро. С раннего утра он сидел за пишущей машинкой, а с приближением полуденного зноя забирался на верхний мостик «Пилара», где зачастую и проводил все остальное время дня.

Я тоже был моложе в те дни, и бурно ликовал по поводу прибытия в Гавану, предвкушая возможность фотографировать писателя на борту его судна. Как оказалось, я поставил перед собой нелегкую задачу. Хемингуэй часто впадал в раздраженное состояние и тогда не переносил фотографов, тем более — журналистов. Много времени он проводил в уединении, в принадлежавшем ему имении «Финка Вижиа» площадью 15 акров, в 6 милях от Гаваны. Водитель такси — кубинец сообщил мне, что раньше здесь была старая сторожевая башня, или «вижиа».

Солнечное кубинское утро. В гавани столицы хозяйничает бриз, усеивая мусором прилегающие к берегу улицы. У старого причала пьяный моряк торгуется с местным лодочником. Порывистый ветер играет парусами яхт, стоящих вдоль набережной Международного яхт-клуба. Изящные корпуса сверкают лакировкой. Единственное исключение составляет «Пилар», корпус которого окрашен в черный цвет. Это судно отличалось от всех других скромным внешним видом и почтенным возрастом, тем не менее оно вполне устраивало своего темпераментного владельца. Эта большая лодка — единственная, которая когда-либо принадлежала Хемингуэю,— воплощала для него мечту о собственном судне, владевшую им, как и многими из нас, с детства.

Эрнест родился в 1899 г. в Оук-Парке, пригороде Чикаго. Его отец — Кларенс Е. Хемингуэй — был успешно практикующим врачом; ему принадлежала полоска земли площадью в два акра с летним коттеджем на озере Уолун, на севере Мичигана. Еще ребенком Эрнест проводил очень много времени на воде, бороздя озеро на отцовской лодке. Прелесть морских путешествий он впервые познал в 1910 г., когда вместе с матерью отправился на паруснике в Нанту-кет. Одним из «идолов» его детства был двоюродный дядя Таили Хэнкок, неоднократно ходивший под парусами вокруг света. Хэнкок рассказывал мальчику о просторах океана, о невероятных приключениях, о подвигах моряков во время неистовых тропических штормов. Еще тогда Эрнест решил во что бы то ни стало испытать все это...

В начале 30-х годов Хемингуэй с женой в сопровождении еще одной супружеской пары совершил плавание на паруснике через Кальда-канал до Флоридского залива. Это путешествие еще более усилило его тягу к морю.

Наслышавшись от Джоси Рассела — знакомого шкипера, ходившего между Кубой и Флоридой,—о прелестях плавания под парусами и богатейшей рыбной ловле у кубинских берегов, Хемингуэй нанял 10-метровый гарусник «Анита» и неоднократно, в любую погоду, пересекал на нем Флоридский пролив. Управлению парусами он учился у Рассела — лучшего из инструкторов. Этот человек, кстати, послужил прообразом Гарри Моргана из «Иметь и не иметь».

В 1933 г. Хемингуэй женился на Паулине Пфайфер. Они жили в Ки Уэст, Уайтхэд ст. 907. Там Хемингуэй написал «Зеленые холмы Африки» и начал работу над «Иметь и не иметь». Первая часть этого романа была напечатана как отдельный рассказ в журнале «Эсквайр» в феврале 1936 г. Редактора этого журнала Арнольда Джингрича Хемингуэй встретил впервые в 1933 г. Обоюдный интерес к литературе и ловле форелей лег в основу их дружбы, которая тесно переплеталась с деловыми отношениями, выгодными для них обоих. Охотничья поездка Хемингуэя по Восточной Африке дала богатый материал для нового журнала Джингрича. Взяв аванс за будущие произведения и собрав неко-торую сумму из других источников, Хемингуэй заказал нью-йоркской фирме «Уилер» судно, о котором мечтал многие годы. Еще до начала постройки он несколько раз встречался с представителями фирмы с целью внесения некоторых из¬менений в стандартный проект 11,6-метрового катера. Вплоть до самого момента спуска на воду Хемингуэй засыпал ¦фирму «Уилер» требованиями изменить что-нибудь в последнюю минуту...

Судно имело обшивку из белого кедра и часто поставленные шпангоуты из гнутого под паром белого дуба. В носовой части катера была оборудована удобная двухместная каюта, за которой можно было разместить еще несколько коек. Камбуз и холодильник находились сразу же под носовой частью каютной надстройки. Хемингуэй изменил кормовые обводы лодки, уменьшив высоту борта, чтобы легче было втаскивать с кормы на палубу большую рыбу; над транцем был установлен двухметровый деревянный каток, предназначенный для той же цели. Переделка «Пилара» была произведена в соответствии с основным назначением — для любительского рыболовства,— но с сохранением, в основном, вместимости и комфорта, свойственных стандартному судну этого типа. (Использовали «Пилара», однако, в самых разнообразных целях, в том числе для несения патрульной противолодочной службы в годы Второй мировой войны.)

Выбирая себе судно, Хемингуэй руководствовался тем же принципом, которого придерживался в своей прозе: никаких украшательств, основное внимание — деловым качествам, все детали строго подчинены основному назначению. Судно Хемингуэя, как и его проза, выглядело с первого взгляда неэстетичным, неудовлетворявшим многим стандартам, но, подобно любой вещи, чья форма продиктована целесообразностью, таило в себе простую и тонкую красоту.

После продолжительного пробного рейса с представителем верфи Ч. Джексоном Хемингуэй поставил судно в Ки Уэст и старался выходить на нем в море как можно чаще. •Он и «Пилар» приобрели известность среди местных охотников за крупными рыбами. Даже если бы Хемингуэй не на¬писал ни строчки, его бы до сих пор вспоминали в Бимини in на Аут-Айлендз; там хорошо помнят идущий полным ходом черный катер, за кормой которого лежит на плоту огромный окровавленный тунец, и шкипера, разгоняющего автоматными очередями неизбежных спутников — акул.

Хемингуэй не был любителем спокойной жизни. Не 'боясь ровным счетом ничего, он часто излишне рисковал. 'Очевидно, из своего богатого военного опыта он вынес убеждение, что отношение к опасности — мерило человека и, подобно многим собственным вымышленным героям и  солдатам из военных рассказов Толстого, которого он так любил, испытывал себя опасностями. Просто для того, чтобы  быть уверенным в себе. Его идеалом был человек, подобный гомеровскому Улиссу, находящий БЫХОД ИЗ любого положения. Для того чтобы уверить самого себя в том, что он именно такой человек, Хемингуэй шел на отчаянный, бессмысленный риск. Свою пьесу «Пятая колонна» он писал в номере мадридской гостиницы под снарядами немецких батарей, расположенных на близлежащем холме. В Первую мировую войну он ушел добровольцем на итальянский 'фронт. Во время гражданской войны в Испании журналист Хемингуэй постоянно торчал в окопах первой линии. Той же беззаботностью Хемингуэй отличался и на мостике «Пилара», когда приходилось бороться с сильнейшим течением во Флоридском проливе и, очертя голову, нестись навстречу огромным волнам беснующегося шторма. Он «чувствовал» свое судно и был в состоянии предугадать его реакцию в любом рискованном положении; он гордился своим искусством судовождения и охотно демонстрировал его...

Приближаясь к Хемингуэю на набережной Международного яхт-клуба, я припомнил все, что знал о его характере.

Он был далеко не разговорчив и заявил мне, что совершенно не горит желанием видеть меня на борту своего судна. Я не рискую повторять его выражения.

Он был в сопровождении своей четвертой жены Мэри Уэлш Хемингуэй. Неутомимая, стройная, с горделивой осанкой Мэри Хемингуэй служила буфером между своим мужем и внешним миром. Я извинился за то, что так нахально нарушил их уединение, и попросил разрешения сделать несколько снимков. «Вы должны знать, как он ненавидит фотографии,— сказала она.— Он говорит, что фотографы приносят несчастье. Если вы все-таки собираетесь попробовать выйти с ним в море, я предпочла бы остаться на берегу».

Хемингуэй тем временем беседовал со своим помощником Грегорио Фуэнтесом. Грегорио, являвшийся неотъемле¬мой частью «Пилара», стал, по существу, и членом семьи. Он обслуживал судно с 1938 г. и почти все время ночевал на нем, предпочитая, время от времени, испытывать на себе действие урагана, чем рисковать, оставляя катер без присмотра.

Наконец, «Пилар» направился к выходу из гаванского порта, волоча за собой снасть для ловли огромных рыб. Мэри и ее муж стояли на верхнем мостике, а Грегорио приготовлял наживку. Не отчаиваясь, я мгновенно нанял какой-то подозрительный местный  катер и  последовал за ними.

Зеленовато-голубая вода сверкала на солнце, подергиваясь рябью от порывов легкого ветра. Насадив 150-милли¬метровый телеобъектив, я нацелился камерой на идущий рядом «Пилар». Хемингуэй терпел мою наглость целых 15 или 20 минут, прежде чем взорваться. Резко бросив штурвал вправо, он направил свой идущий полным ходом катер прямо на нас. Судя по нацеленному носу «Пилара» он должен был врезаться как раз в середину нашего правого борта. Мой шкипер побелел. Сжавшись  на  идущей вдоль  всей длины катера скамейке, я продолжал направлять камеру на Хемингуэя. ..

Когда он отвернул, между нами оставалось каких-нибудь шесть метров. Большая волна обрушилась на наше суденышко. Затем последовала ужасающая серия бранных выражений, изрыгаемых Хемингуэем. Сочности языка позавидовал бы любой боцман старой закалки. Хемингуэй прошелся по моим предкам, изрек целый ряд угроз, касающихся моего ближайшего будущего, а затем дал несколько советов насчет того, как мне остаться в живых в случае, если я немедленно не уберусь отсюда. Мэри стояла рядом с ним с 

непроницаемым выражением лица, но у меня сложилось впечатление, что она действительно предпочла бы не присутствовать при этой сцене.

Я распорядился повернуть наш катер обратно — не из-за угроз, а ради чудесных героев чудесных книг, написан¬ных этим человеком. И если у меня, как у многих других репортеров, и не получилось с ним приятного разговора, все же он доставил мне много в высшей степени приятных моментов своими книгами.

Вечером того же дня я беседовал со шкипером Элом Хаусманом, чье судно было пришвартовано чуть пониже «Пилара». Он сказал мне: «Хемингуэй — отличный человек, если говорить с ним о рыбах или лодках. Мне все кажется, что он хотел бы быть кем-нибудь другим, менее заметным человеком. Он счастлив, когда с ним разговаривают как с любым портовым бродягой. Те, кто считает, что к Хемингуэю как к гению нужно относиться как-то особо, основательно портят ему жизнь».

Хемингуэй был доволен жизнью среди кубинцев, которые обращали на него — писателя, имеющего мировую славу,— мало внимания. Он опять нашел себе серьезное дело во время Второй мировой войны и был счастлив, стоя у штурвала своего «Пилара», переделанного для военной службы — оборудованного шумопеленгаторами и, по слухам, даже вооруженного так, чтобы захватывать или топить подводные лодки нацистов.

Осенью 1955 г., работая вместе со Спенсером Трейси над фильмом «Старик и море», Хемингуэй был наверху блаженства. Он проводил по 8—9 часов в сутки на верхнем мостике «Пилара» среди гигантских волн, вздымаемых бушевавшими тогда ураганами «Хильда» и «Илна», направляя и воодушевляя съемочную группу.

Весной 1960 г. Эрнест и Мэри Хемингуэй вернулись домой. Здоровье писателя заметно ухудшалось. Дважды он ложился в клинику Майо, страдая от внутренних кровоизлияний, каждое из которых могло оказаться роковым. Его вес упал до 68 кг. 2 июля 1961 года, в Кетчуме, штат Айдахо, Хемингуэй чистил любимое охотничье ружье в передней своего дома. Раздался выстрел, эхо которого раскатилось по всему миру.

Он был великим писателем и прекрасным шкипером, влюбленным в свое маленькое судно и состарившимся вместе с ним. Хотя Уилер и другие фирмы не один раз пытались продать и даже подарить ему более современное судно, он предпочитал не расставаться со старым катером, верным товарищем по многим приключениям. Несмотря на двадцать с лишним лет весьма интенсивной службы, «Пилар» оставался Предметом особой гордости Хемингуэя.

Я бы многое отдал за несколько часов, проведенных на борту этого суденышка, ведомого вдоль флоридских или кубинских берегов Эрнестом Хемингуэем.